Мы публикуем отрывки из интервью, полная версия — на сайте радиостанции «Эхо Петербурга».
О фильмах про войну
— Александр Николаевич, а у Вас не было, как у режиссера, никогда, ну, скажем, какой-то мысли, снять фильм о буднях войны, об этих страшных буднях?
— У нас есть… у нашей группы есть два больших фильма военных — «Духовные голоса» и «Пример интонации», там, где военные наши… «Духовные голоса» — этот фильм снят на погранзаставах, на границе с Афганистаном, там, где как раз шли бои в то время тяжелые. И я видел своими глазами все это. Поэтому, конечно, я не могу ни советские, ни русские, ни американские фильмы о войне смотреть, — не могу. Потому что все режиссеры, без исключения, романтизируют, эстетизируют войну, делают ее привлекательной. Все режиссеры, без исключения. Я не могу ни одного назвать, кто бы, коснувшись войны, не собирался делать из этого искусства.
— А почему, с Вашей точки зрения?
— Ну, большая часть из них никогда не видели, как раненый человек корчится и что делают люди в окопах. Это все так, такая вот… Интеллигентские представления людей, которые где-то что-то читали, где-то что-то… Даже люди, которые сами воевали, они, как только в руки к ним попадает кинокамера, артисты начинают сразу изображать искусство. Когда пуля попадает в человека — ничего красивого в этом нет. Когда танк горит или БМП горит — тоже это отвратительное зрелище, ничего красивого нет. И падающие бомбы, ракеты падающие — в этом ничего нет красивого. Это отвратительно от начала до конца. А современное кино — и русское современное, и советское, и американское, европейское, они все романтизируют, создают некий такой героический образ этого процесса жизни, этого процесса военного. Ни одного режиссера не могу назвать фильма, которого я бы принял, — военного. Будь то непосредственно изображение самих боевых действий или изображение тыловых каких-то обстоятельств, чего-то такого, не могу. Это не совпадает никак с моим опытом.
— Александр Николаевич, может быть, это еще и опыт на основе того документального кино, которое, как мне кажется, Вы, наверное, смотрели в большом количестве, когда на студии документальных фильмов проработали.
— Ну, надо сказать, что… Да. Конечно, документальные материалы, при внимательном взгляде, очень много дают нам для понимания того, как человек жил в тех условиях. Но там тоже существенных каких-то очень мало… В свое время была интересная картина Симонова. Я не помню, как он называется. «Шел солдат», кажется. Но это разговоры. Это беседы с ветеранами. И надо сказать, что я недавно видел, ну, может быть, года полтора или два назад, видел выдающуюся картину. Правда, это современная, как бы, ситуация. Документальный… Называется этот фильм «Чистый четверг». Расторгуев режиссер, из Ростова. Блестящая, выдающаяся работа. Никто из режиссеров, кого я знаю и все, что я видел, ни в какое сравнение не идет с той вот кинематографичностью, в хорошем смысле этого слова, и с той правдой, в хорошем смысле этого слова… По крайней мере, мои эти чеченские события… По крайней мере, мои поездки туда, они совпадают с этим впечатлением, с тем, что я видел на экране. Фильм называется «Чистый четверг».
О тенденциях
— А что сейчас тревожно для Вас?
— Очень низкий уровень культуры населения — социальной культуры, личностной такой культуры. Очень низкий уровень… Политизация жизни, которая вызывает у меня просто временами растерянность. Партийность жизни и тенденция к такой партизации, что ли, — сделать всю жизнь партийной, крайне тревожит. Участие интеллигенции в партийной жизни вызывает оторопь просто временами. Огромное количество нерешенных вопросов — управление городами, районами… Вот я хочу повторить еще раз, я уже, получается, два месяца назад, например, обращался к администрации Василеостровского района по одной бытовой проблеме не моей. Ия не только не получил возможности встретиться с главой района, значит, — мне отказали в этом… Мне отказали в том, чтобы записаться на прием. И письмо, оставленное на имя главы района, осталось без ответа вот уже два месяца. Но как-то мы помогли — решили этот вопрос, так или иначе. Но я понимаю, что даже если на меня реакция такая, то какова реакция на простого человека. То есть вот это вот жестокосердие государства, жестокосердие государственной машины, административного аппарата, управления страны, я имею в виду на местах, — это, конечно, тяжелейшее бремя у нас в стране сейчас. Я надеюсь, что новый президент попробует что-то с этим сделать. Потому что… Я говорил это, кстати, и Путину, и Ельцину говорил Борису Николаевичу, о том, что создается жестокосердное государство. Говорил это в присутствии губернатора нашего, об этих проблемах, о том, что нет связи народа с управлением, нет связи народа с бюрократическим аппаратом, со всей этой системой — ни с милицией, на самом деле, ни с административным районом на местах, ни с домоуправлениями. То есть человек абсолютно беспомощен перед… в этих вопросах. Но реакции нет.
— Александр Николаевич, я вспоминаю, что первым Вашим фильмом был «Одинокий голос человека», по платоновским рассказам. И тогда этот фильм был посвящен Андрею Тарковскому, который, может быть, один из не многих отстаивал на всех уровнях ваше право, снимать ваше кино. Вот Вы не ощущаете свой, в последнее время, именно свой одинокий голос человека?
— Ну, мне очень тяжело в кинематографической среде сегодня. И с каждым годом становится тяжелее и тяжелее. У меня нет никаких сейчас уже связей с этой средой с нашей. У меня практически нет общих интересов, нет общих позиций — ни по вопросам социальным, ни по вопросам профессиональным. Фильмы, которые я делаю, в общем, не показываются.
— То есть возвращение именно к тем 80-ым, когда Ваши фильмы лежали под сукном долгое время, и только благодаря перестройке мы их смогли увидеть.
— Да. Тут появляется, правда, еще один… Я не хочу кого-то винить… Еще один момент — это то, что сама публика поворачивается спиной очень часто к усилиям таких людей как я. Вы можете и предоставить людям возможность, поставив в кинотеатр фильм, в расписание сеансов, но на эти фильмы никто уже не придет. Поэтому недалеко то время, когда мы будем не нужными и не востребованными. Я говорил об этом, получая государственную премию в свое время из рук Путина. Я ему сказал, что меня тревожит, что таких людей очень мало. И я боюсь, их будет становиться все меньше и меньше. Тогда президент мне ответил, что я не прав, что эта тенденция не будет, так сказать, расти, что он надеется, что, таких как, я государство будет поддерживать. Но… В общем, ситуация не очень обнадеживающая. Но я считаю, что надо работать, не взирая ни на что. Делать все, что ты можешь. В разных областях — в документальном кино, игровом кино, театральной практике, в разных областях. Все что ты можешь делать для публики, для общества твоего, для твоих соотечественников. Я очень люблю… Вот у меня вчера была встреча на историческом факультете Университета…
— А Вы же историк, по первому образованию.
— Да, я по первому образованию историк. И я должен сказать, что я увидел полную аудиторию с прекрасными лицами. Это настоящие соотечественники мои. Вот таких соотечественников я хотел бы в своей жизни видеть всегда. Когда я бываю в филармоническом зале, в Большом зале Филармонии, я восхищаюсь и потрясаюсь вот этими поразительными лицами ленинградскими. Это не петербуржские лица, конечно. Это ленинградские лица людей. Многих, из которых, я вижу много лет уже. Они уже приходят с детьми своими, может быть, уже с внуками. И вот это вот мой город, мой народ. Мой народ, которому я принадлежу, частью которого я являюсь. Не те… Мой народ и мои соотечественники это не те, кто десятками тысяч выходит на праздники на улицы города, где вы не найдете ни одного трезвого человека. Будут идти вокруг вас десятки тысяч людей, и не будет ни одного трезвого молодого человека. И эта вот тенденция, она чрезвычайно настораживает меня.
Об отношениях с петербургскими властями
— Вы знаете, меня несколько лет назад тоже потрясла одна история. Вы делали настолько тонкую какую-то, настолько, не знаю, трогательную, это даже мягко… пронзительную историю на площади… на Дворцовой площади, посвященную блокаде. И Вы знаете, меня что поразило, мы тогда рассказывали, я обратила внимание — практически никто не рассказывал об этом в городе.
— Ну, это было… Мне сказали, что, почему-то, руководство города не разрешило передавать информацию об этом, и даже информацию о том, что это будет. Поэтому… Столько сил для этого было использовано… Это усилия были огромные и Эрмитажа, и Андрея Дерябина, продюсера этого проекта. В общем, я считаю, это была блестящая, серьезная, большая работа целого круга кинематографистов, музейных работников… Но, почему-то, руководство города отнеслось к этому очень как-то так холодно. И не разрешили даже по телевидению показать какие-то репортажи. Так это все… Горько очень это. Хотя мы работали серьезно. Было 24 градуса мороза. Мы собрали и военную технику специальную осветительную, собрали рекордное какое-то количество лазеров, специальных приборов. И это было такая… С музыкой фильм показывался там, специально снятый к этому дню, там же на площади. Больше мы такой возможности не имели.
— Александр Николаевич, Вы… Ну, Вы всегда были неудобным человеком. Мне создается какое-то ощущение, что Вы становитесь очень неудобным человеком сейчас для властей.
— Ну, может быть, и будет вопрос о том, что мне надо будет уехать из города. Может быть, даже так. В городе много художественных авторов, большая киностудия, много театров. Поэтому оттого, что одного какого-то человека не будет, не важно, но просто мне тяжело становится. Мне просто становится тяжело. У меня возникает очень тревожное какое-то чувство. Может быть, надо уезжать даже.
— Так, может, не подписывать… Вы же художник. Может, не подписывать те письма, где Вы вопиете о том, что делается в историческом центре города.
— Нет, понимаете, в чем дело. Я подписываю это не потому, что я, значит, начинаю бороться конкретно против какого-то чиновника, там, против губернатора или правительства. Я считаю, что я живу в республиканской стране. У нас республика. У нас конституция. И кроме всяких прочих обязанностей, которые на каждом гражданине, есть еще… ну, таких обязанностей, законоположенных, все же есть обязанности нравственные, обязанности гражданские. Юра Шевчук тоже очень хотел бы петь, а не чувствовать вот эту угрозу какую-то внешнюю, когда он начинает заявлять о каком-то своем несогласии. Вы думаете, большую радость я испытываю оттого, что возникает серьезный конфликт с губернатором? Что могут… существуют даже конкретные акции против меня в связи с тем, что я подписал это письмо. Но меня удивляет, что… Скажем, например, в этом письме нет фамилии губернатора, она не упоминается ни разу. В этом письме идет речь о серьезной тенденции, которую все видят. Это серьезное письмо, юридически абсолютно осмысленное, подписанное многими архитекторами, с определенными, значит, как бы, позициями, которые обязательно нужно выполнять, которые все касаются культуры… культуры, истории города — только. Это письмо не выражает партийной позиции. В этом письме нет политической тенденции. В этом письме есть требование вернуться к закону. Если возникают такие письма, если они возникают, это означает, что здесь, в городе, у нас, возникает кризисная ситуация. Мы обращаемся куда-то, понимая, что здесь нас не слышат или не понимают. Или, мы совершенно не понимаем действия тех людей, которые, как и мы, являются гражданами города этого. Понимаете? Причем, насколько я понимаю, многие из тех, кто подписали, даже не являются коренными, как и я, ленинградцами. Я тоже чужой в городе. Я приехал. Я 20 лет только жил в городе. И почему-то интересы вот этой вот статусности, вот этой вот солидности, вот этой вот удивительной как-то особенности города мне ближе, чем даже тем, кто здесь родился. Понимаете? Поэтому я считаю, что подписывать надо. И у меня та же самая позиция, что и у Басилашвили, который говорит: «Буду приносить такие письма, защищая город, — будем подписывать».
О Ленфильме
— Я хочу еще в финале нашего разговора поблагодарить Вас от лица всех петербуржцев, — Вас, Андрея Сигле, всех тех кинематографистов, которые стали бить во все колокола, чтобы с молотка не пошла киностудия Ленфильм. То есть, насколько я знаю, на данном этапе киностудию Ленфильм отстояли. Теперь будем надеяться, что… Ходят всяческого рода слухи о слиянии Мосфильма, Ленфильма…
— Это такая административная формула, которая позволит сохранить студии. Кстати, еще раз хочу сказать, тем не менее, что, конечно, в том, что Ленфильм тогда не пошел с молотка, конечно, помощь губернатора имела принципиальное значение, которая просто, через выход на руководство страны, остановила этот процесс, практически. Поэтому мы можем работать с руководством города, но должны быть обязательные демократические основания для этого процесса.
СПРАВКА: В 1980 году по рекомендации А. Тарковского Сокуров был зачислен в штат киностудии «Ленфильм», пишет www.ceo.spb.ru. Параллельно с этим сотрудничал с Ленинградской студией документальных фильмов, где сняты в разное время все его документальные кинокартины, среди которых «Соната для Гитлера», «Элегия», «К событиям в Закавказье», «Духовные голоса». Был режиссером озвучивания в фильме Федерика Феллини «И корабль плывет».
В конце 80-х несколько ранее снятых Сокуровым игровых и документальных фильмов вышли в прокат (до тех пор ни один из фильмов режиссера не был разрешен к показу советской цензурой).
В 80-90 годы режиссер интенсивно работал, снимая несколько картин в год. Наиболее известные игровые фильмы — «Одинокий голос человека», «Скорбное бесчувствие», «Дни затмения», «Спаси и сохрани».
Сокуров неоднократно получал награды международных кинофестивалей, премии ФИПРЕССИ, премии имени Тарковского. Он является лауреатом Государственной Премии России (1997) и лауреатом Премии Ватикана «Третье тысячелетие» (1998). В 1995 году по решению Европейской Киноакадемии Александр Сокуров включен в число ста лучших режиссеров мирового кино.
