Экс-глава ЮКОСа поддержал участниц группы Pussy Riot, процесс над которыми идет в Хамовничском суде. Его письмо из Сегежи опубликовано на сайте Пресс-центра Ходорковского и Лебедева 6 августа.
Обращение Михаила Ходорковского меньше всего похоже на формальное заявление. Это личное письмо, автор которого сам не один день провел в стеклянной клетке Хамовнического суда. Ходорковский, в частности, пишет:
Больно наблюдать за происходящим в Хамовническом суде г. Москвы, где судят Машу, Надю и Катю. Слово «судят» применимо здесь лишь в том смысле, в котором его применяли средневековые инквизиторы.
Я знаю этот аквариум в зале суда номер 7 — его сделали специально «под нас с Платоном», когда ЕСЧП признал, что содержание подсудимых за решеткой унижает и нарушает Конвенцию о правах человека.
Это такое изощренное глумление над людьми, осмелившимися подать жалобу в ЕСПЧ: ах, мол, вы говорите, что клетка с решеткой — плохо, а вот получите клетку из стекла, стакан с амбразурой для переговоров с адвокатами, в которой надо нагибаться в три погибели, чтобы что-то сказать. Летом в стеклянной клетке чувствуешь себя тропической рыбой — жарко, воздух от кондиционера в зале через стекло не циркулирует.
В аквариуме нам вдвоем с Платоном было трудно находиться целый день. Не представляю себе, как бедные девчонки там умещаются втроем…
Читал про отказы судьи в ходатайствах о сокращении времени судебного заседания, об отказах вызвать скорую.
Когда тебя возят из СИЗО в суд, происходит это так: подъем еще до общего завтрака, маринование, согнувшись, в «стакане», транспорт по московским пробкам — минимум 2 часа. Меня держали в «Матросской тишине» — это в центре, а девушек везут из Печатников — это в два раза дальше. Они, наверное, только чистого времени в дороге проводят часа по три в один конец.
Два унизительных обыска в СИЗО с раздеванием догола — до отбытия и после приезда, еще два проводит конвой. Итого минимум четыре обыска в день.
Потом пристегивают наручниками и вытаскивают из автомобиля сразу в подъезд суда. Есть 10 секунд, чтобы покрутить головой, посмотреть на свободный мир. Если повезет — замечаешь кого-то из знакомых. Поэтому так важно, чтобы «встречали»: каждая улыбка поддержки в этот миг — на вес золота, помогает стряхнуть с себя 6 часов издевательств, уже вынесенных с момента подъема, и войти в суд, вновь чувствуя себя человеком.
В суде — либо сразу в зал, бодрой рысью вверх по лестнице, прикованным за одну руку к конвоиру, либо в «конвойку» — ждать, пока «запустят».
А в зале суда – тот самый аквариум, где от тебя требуется адекватно реагировать на происходящее, отвечать на вопросы, следить за показаниями свидетелей…
А как в таких условиях возможно следить? Девчонкам там даже блокнот положить некуда – веди записи все судебное заседание «на коленке», если спина в порядке… А так — надеешься на то, что адвокаты запишут, и что потом дадут время обсудить с ними происходящее.
Перерыв, сухпаек. Что в сухпайке? Сухая лапша, сухая каша. Даже не «бомж-пакет» – хуже. Пока лапша успевает раствориться в кипятке до кондиции – 20-минутный перерыв закончен. Но если кто-то страдает почками, такое питание — это почти убийство.
Я перестал есть на вторую неделю процесса: лучше уж вообще на воде весь день просидеть.
Заседание закончилось, все по домам. А подсудимых пристегивают наручниками и обратно, в СИЗО, через московские пробки. Приезжают они уже после общего ужина. Душ можно принять только в субботу. Се ля ви… «Рабочий день» — 20 часов. Отбой. Если завтра судебное заседание — через 3 часа поднимут и «процедура» повторится.
Ходорковский в том же «аквариуме».
Я не знаю, как девчонки выдерживают…
…Судья, конечно, знает о таком режиме. Пытки?
Если ограничение в ознакомлении с делом и продление ареста – беззаконие обычное, то 11-часовое судебное заседание без нормального перерыва даже на обед похоже на исполнение поручения окончить судебное следствие, а может, и прения до конца Олимпиады, пока мировые СМИ заняты другим, и наш позор звучит не так громко. Позор великой страны, страны всемирно знаменитых гуманистов и ученых, стремительно превращающейся в отсталую азиатскую провинцию.
Мне очень стыдно и обидно. И не за этих девчонок – молодости простительны ошибки радикализма, а за государство, своей бессовестностью позорящее нашу Россию.
Нас лишили честного и независимого суда, возможности защищаться и защищать людей от беззакония. Но мы можем, узнав тех, кто за деньги и привилегии творит произвол — на улице, в магазине, в театре — вежливо, но четко объяснить им и окружающим, кто они такие в наших глазах, почему мы их не уважаем, почему не хотим помогать им ни в чем, и наоборот, будем противостоять в каждой мелочи.
Так мы сможем сохранить уважение к себе».
В конце письма Ходорковский обращается к российскому гражданскому обществу. Он призывает «всех мыслящих, образованных и просто хороших и добрых людей послать слова надежды девочкам».
«Ваша поддержка – поддержка каждого человека – очень сейчас важна для тех, кто по воле недобрых сил оказался в заточении!» — заканчивает свое письмо экс-глава ЮКОСа.
