Аниханов занимал этот пост с 1992 года – правда, в последние два месяца по просьбе директора перешел на должность его заместителя по репертуару и планированию.
Ранее ГАZЕТА. СПб писала, что в Михайловском театре не состоится постановка Александром Сокуровым оперы «Орестея». Как уверен сам Сокуров — запрет вызван его подписью под письмом с критикой градостроительной политики администрации Петербурга.
Свои автографы под обращением поставили известные сограждане и почетные горожане. Затем разразился скандал — некоторые подписанты отказались от авторства, заявив, что ошиблись, сообщает Фонтанка.ру.
«Считаю это решение директора театра политическим и абсолютно противоречащим интересам труппы и зрителей», — заявляет Сокуров. И добавляет: «Для меня запрет постановки – запрет на профессиональную деятельность».
Теперь из театра уходит Андрей Аниханов. Музыкант поделился с изданием Фонтанка.ру своей версией произошедшего.
— Андрей, как разворачивались события? Официально вы оставили свой пост «по собственному желанию»… Вы сделали это под нажимом администрации?
– Да нет, никакого давления не было. Я высказался довольно определенно, это не понравилось. Просто постоянно звучащие слова постепенно складываются в какую-то критическую массу, и человек принимает решение. Никакой трагедии я для себя не вижу: все, что бы ни происходило, имеет как отрицательные, так и положительные стороны… Но есть профессия – главное дело жизни, и есть судьба театра, который в сердце с юных лет.
Вне всякого сомнения, все, что сделано в театре с материальной точки зрения, ремонт и обновление технической базы – это явление уникальное. Большое дело, на которое город наверняка еще долгие годы не мог бы найти средств.
Но есть и другая сторона вопроса: говоря просто, каждый из нас в жизни должен заниматься своим делом. Каждый имеет какие-то знания и опыт, полученные с детства и приобретенные в зрелом возрасте. Поэтому с определенного момента вещи, происходящие в нашем театре, меня начали… удивлять, так скажем. Ведь в исполнительском искусстве нет ничего сложнее музыкального театра! Здесь сходятся люди самых разных профессий: и те, кто поет, и те, кто танцует, и исполнители-инструменталисты, и дирижеры, и режиссёры, и художники-постановщики… Каждый труд имеет свою специфику, свои сложности, каждый важен в общем деле созидания спектакля. И когда появляется человек с большой энергией и большими способностями в своем деле и пытается даже не вникнуть в особенности каждой профессии, но – ни много ни мало! – руководить художественным процессом, мне это не кажется правильным.
Никто ведь не ограничивает полномочия генерального директора – это человек, которому доверено управление сложным организмом театра, всеми его процессами. Но это ведь не означает, что руководитель должен подменять творческих людей, настоящих профессионалов – которых, кстати, он же и пригласил на работу. В этом и заключается профессионализм настоящего руководителя.
— А что произошло с репертуаром оперной труппы, который с начала сезона внезапно «усох» до двух-трех названий?
– Это одна из многих вещей, о которых я говорил г-ну Кехману: нельзя мгновенно выкидывать из репертуара все «старые» спектакли. На подготовку хорошего спектакля (а не гастрольного показа «прокатной» или «секонд-хэнд» постановки с приглашенными артистами) уходит определенное время. Для полного обновления репертуара нужно минимум три-четыре года, ведь для качественного спектакля надо хорошо поработать хору, оркестру; артистам на спевках с дирижером и так далее. Как говорил один плохой персонаж из хорошего советского фильма, даже девять беременных женщин не родят ребенка за один месяц. Были у нас осенью совещания, были просмотры спектаклей с г-ном Кехманом и с г-жой Образцовой; и не могу сказать, чтобы Владимир Абрамович тогда не понимал ситуацию. Было решено, что в репертуаре остаются «старые» спектакли, десять оперных и десять балетных. Но затем что-то произошло: то ли «мнения со стороны», то ли какая-то конъюнктура – но если балет (как искусство, более доступное непосвященному и «приятное» для спонсоров) понес незначительные потери, то опера потеряла все, кроме «Травиаты», «Пиковой дамы» и «Евгения Онегина».
Наболевший вопрос — ценовая политика театра. В государственном (я подчеркиваю!) театре мы должны исходить из реалий общества, а наша публика – это интеллигентные люди: врачи, инженеры, учителя. Мы не раз говорили с Владимиром Абрамовичем о специфике театральной публики, о том, что значит своя публика для любого театра – но понимания, видимо, так и не нашли. Несколько спектаклей с «гастарбайтерами», конечно, продадутся и по немыслимым ценам – реклама, «гламур» и так далее. Но в «сухом остатке» – пустой зал на текущем репертуаре, от которого «отваживают» не только артистов, но и публику. Результат, впрочем, еще хуже: театр теряет не только свою публику, но и свою труппу (в которой должны развиваться свои, молодые и пока мало известные артисты), а также репертуар – основу и смысл существования любого музыкального театра.
— Андрей, а что конкретно привело к вашему уходу? Какой-то конфликт, после которого чаша терпения переполнилась?
– Нет, не было у меня с новым директором конфликтов (если не считать эпизода, когда он пытался объяснить, как после моей пятнадцатилетней практики я должен дирижировать «Лебединое озеро»). Беседовали мы с г-ном Кехманом достаточно много, в наших дискуссиях ему нравилась моя аргументированная позиция. Например, я всегда говорил о том, что помимо перемен необходима также и некая преемственность. Однако именно непредсказуемость стала теперь нормой жизни в Михайловском театре. Я понимаю, что в психологии и поведении каждого руководителя заложен определенный мотив – условно говоря, «до меня было плохо, а с моим приходом все стало хорошо». И главная проблема в такой схеме поведения — то, что порой бездумно уничтожается все подряд: и плохое, и хорошее. Ведь было и много хорошего: за последние двадцать лет, благодаря гастролям, театр приобрел определенную известность в мире – и опера, и балет, и оркестр. Были и интересные, оригинальные постановки; сохранялся академический подход к классике. Нельзя вот так просто прийти и сказать: все было ужасно, а теперь станет прекрасно. Таких чудес в театре не бывает; хор, оркестр, кордебалет – такие коллективы формируются годами, постепенно. Да, есть в любой труппе певцы сильные, есть и не очень – потому и исполняют партии второго или третьего положения, которые тоже кто-то должен петь! Важно максимально использовать творческий потенциал каждого.
— Кроме того, с некоторыми певцами – например, с драматическими тенорами – существуют проблемы во всех без исключения операх мира: от Ла Скала и Мет до Большого и Мариинки…
– Вот именно. Но чтобы это понимать, надо «быть в теме», что называется; хорошо знать специфику оперы. А не гнобить своего единственного оставшегося в театре Германа, судорожно искать другого исполнителя по всем театрам России – и, так и не найдя никого, снова бежать к тому, который, в конечном счете, и поет спектакль…
— Как к факту вашего ухода отнесся Комитет по культуре?
– Комитет решительно никак ни к чему не отнесся, поскольку переживает свои собственные проблемы: там сменилось руководство, и пройдет какое-то время, прежде чем комитет приступит к нормальной работе и выработает свои взгляды на происходящее в государственных учреждениях культуры – каким, напомню, и является Михайловский театр.
