Журнал «Q» поставил ее во главу списка «100 главных женщин в истории рок-н-ролла», простые британцы в опросе назвали ее «лучший артист современности». При том что она мультиинструменталист и обладает эмоциональным вокалом, ее главная примета все-таки – непредсказуемость образа, пишут «Известия».
Ее переодевания сильно влияют на восприятие того, что она играет и поет. Появляется то в костюме, напоминающем японские театральные наряды, то в свадебном платье, то с неестественно ярким даже для сцены макияжем, то разодетая в маленькое черное платье «а-ля Шанель» и при том с развязным панк-шиком. Она изучала историю искусств и знает, как связать зрительный и звуковой ряд воедино. Всякий раз концерт получается неожиданным, хотя никаких дорогих спецэффектов Поли Джин не использует. И вообще, от явного шоу-бизнеса старается держаться подальше, даже с крупными звукозаписывающими компаниями отношений не завязывала. Что не мешает ей набирать популярность и собирать аншлаг.
«Вы, наверное, путаете меня с Маргарет Тэтчер», — простодушно ответила Пи Джей Харви, когда ее однажды спросили: мол, правда ли, что вы спите всего час в сутки? Как и положено всякому нелюдимому, но, безусловно, гениальному человеку, вместе с очередным опровержением она всегда давала новую тему для разговора, развенчивая мифы (коих было превеликое множество — вплоть до сомнений в подлинности расшифровки инициалов PJ) задним числом: например, когда ее в очередной раз спросили о бисексуальности, она зачем-то рассказала, что под названием пластинки «Dry» имела в виду влагалище, пишет «Афиша».
Вот и с Тэтчер — почти в точку. С этой своей трогательной нескладностью и той редкостной красотой, прельщающей в первую очередь своей противоестественностью, Полли Джин не тянула на роль железной леди, но для женского рока 90-х она — что Маргарет Тэтчер для британской партии консерваторов: под ее розовым каблуком оказались многие, причем совершенно добровольно, — в том числе Том Йорк, провозгласивший ее величайшей певицей наших дней, или тот же Ник Кейв, посвятивший альбом «Boatman’s Call» их с Полли Джин размолвке.
Еще год назад едва ли можно было предположить, что она будет выступать во МХАТе. Напряжения, витавшего на ее концертах, вполне доставало, чтобы зал треснул, как стакан, в котором оставили кипятильник. Иссиня-черные круги под глазами, красный лак, платье, скроенное из футболок Spice Girls, — все это Пи Джей перечеркнула своим последним альбомом «White Chalk». Теперь она выглядит, как героиня «Женщины французского лейтенанта» Фаулза, поет тонким, сломленным голосом, как Марисса Надлер, путешествует в компании с пианино — и, ей-богу, как-то не укладывается в голове, что эта самая девушка в викторианском платье когда-то появлялась в журнале Q вместе c Бьорк и Тори Эймос под заголовком «Hips. Lips. Tits. Power».
У Пи Джей всегда были сильные, без феминистской придури песни — не только в плане оказываемого ими воздействия, но и по причине, так сказать, занимаемой позиции, и сейчас она — кажется, впервые — дала слабину. Дело, разумеется, не в том, что «White Chalk» — якобы первая личная запись, сделанная по автобиографическим мотивам; Полли ведь давно уже раскрыла пристрастие к фантомам, сказав, что, будь ее воля, она не записывала бы альбомов вовсе, поскольку у нее в голове они звучат существенно лучше, чем на дисках. Выставив все то, что было сокрыто среди шипящих гитар, она теперь поет песни под стать себе самой: хрупкие, беззащитные, прекрасные совсем уж болезненной красотой. Если ее пластинка «Stories from the City, Stories from the Sea» сошла бы за идеальный саундтрек к путеводителю по Нью-Йорку, то «White Chalk» — это совсем уж заповедная, если не пограничная зона.
Мюзик-холл
7 июня, 19:00
PJ Harvey — To bring you my love
