Фанаты панк-рока узнали его раньше, чем прослышали про Sex Pistols и Nirvana, долго любили как неотъемлемую часть группы The Stooges, приняли как сольного исполнителя в стиле хард-рок, а с начала 1990-х его песни были услышаны ими в фильме Кустурицы “Аризонская мечта”. Потом и сама легенда появилась на экранах в ужастиках “Ворон-2” и “Мертвец”. Наконец, в 2006 году он вновь стал неотъемлемой частью группы The Stooges — они воссоединились спустя 33 года, пишет «Московский комсомолец».
В музыкальном мире это стало сенсацией. Появился альбом The Weirdness, не вызвавший, впрочем, ожидаемого ажиотажа. Критики разразились претензиями к попыткам и в музыкальном и в текстовом плане вернуть то, что давно ушло в небытие, а именно: самый что ни на есть конкретный панк. Ценители были скорее настроены положительно.
По-прежнему на их концертах присутствует крайне выраженный эпатаж с неизменным привлечением зачастую подогретых разнообразными допингами зрителей к действу — то по традиции в толпу выпрыгивает сам Игги Поп, то дает возможность зрителям прорваться на сцену.
Большинство россиян, не увлекающихся экстравагантными музыкальными течениями, знают Игги Попа по песням In The Deathcar и The Passenger.
Мысли Игги Поппа (из журнала «Esquire»):
Когда я лежал в психушке, мой психоаналитик дал мне совет, которым я часто пользуюсь. Он сказал: «Прежде чем что-то делать, подумай, сможешь ли ты из этого выбраться». Хорошая мораль для нашего времени. Этот совет принес мне много пользы.
Впервые мне захотелось стать музыкантом, когда мы ехали по двухполосному шоссе в Мичигане. Я сидел сзади в кадиллаке 1949 года — мой отец всегда знал толк в машинах. В динамиках Фрэнк Синатра пел: «Fairy tales can come true, it can happen to you if you’re young at heart» («Мечты сбываются, это может случиться, если ты молод сердцем». — Esquire). Отец подпевал. С того дня, когда люди спрашивали меня, кем я хочу стать, я отвечал: певцом.
Я рассказываю жене всякие боевые байки, ничего от нее не скрываю. Мне кажется, это правильно, потому что, если уж кто-то хочет кого-то узнать, он должен чувствовать, что действительно его знает. Ну и получается, что коэффициент стыда уже довольно давно падает, а чистая радость — растет.
Секс может быть более фактической штукой, чем любовь. Ты знаешь, удался он или нет, понравился он тебе или нет. Ты не изменишь своего мнения об этом через десять лет.
Знали бы вы, что приходится переживать после пары граммов дерьмового кокаина, четверти галлона «Джек Дениэлс» и ночи с отнюдь не лучшей телкой в твоей жизни, когда, проспав два часа, ты просыпаешься в утренний час пик и слышишь за окном гудки машин, все серо, холодно и хочется подохнуть. В такие моменты я сожалел о прошедшей ночи. Но не слишком долго.
Европа — декадентское место. Она старше, измучена неподъемным весом веков тщательно записанной истории, так что все и вся там превращается в символ. Поэтому, наверное, песни, которые я написал в Европе, самые долгоиграющие — они все страшно символичные и очень легкие для понимания. В Нью-Йорке чувствуешь себя гораздо более одиноким. Возникает ужасное чувство изоляции и клаустрофобии, которое, конечно, тоже проходит по всем моим песням, которые я там недавно написал. Но теперь-то я живу во Флориде.
Мне трудно смотреть вперед, поэтому я стараюсь оглядываться назад. Что я делал в тридцать девять лет? Я впервые проснулся с мыслью: ты будешь болен, пока не выработаешь план. Я сделал это, и все пошло хорошо. Так что на ближайшие двадцать лет у меня есть надежда.
Ледовый дворец, 29 сентября
Игги Поп на концерте в Москве
